Обитель ночи - Страница 62

В пяти часах езды от Лхасы они успешно миновали первый полицейский пост. Неряшливо одетый блюститель порядка вышел из крохотной деревянной будки и дал знак остановиться. Дыша смесью чанга и никотина, он проверил документы и, не задав ни одного вопроса, махнул рукой, разрешая проехать.

Путешественники все втроем разместились в кабине водителя. Когда тот нажал на педаль акселератора и пост остался позади, Джек выдал театральный вздох облегчения.

— Ну, похоже, мы вне подозрений. Полиция в Кунгпа не будет так копать.

— Кунгпа? — переспросила Нэнси.

— Следующая провинция на пути между Лхасой и Пемако. Толпы представителей бирманской и ассамской этнических групп. Дикий край.

— Как Пемако?

— Нет. Не такой загадочный край, как Пемако, но все же настоящий «дикий запад». Беззаконие, страшная нищета, и вообще — место очень негостеприимное. Почти неуправляемое.

Гун в это время разговаривал с водителем, но, услышав комментарии Джека, вмешался:

— Не слушайте его, Нэнси. Это настоящий Тибет. Это простой народ, крестьяне, не избалованные благами монашеской жизни.

«Благами монашеской жизни»! Нэнси улыбнулась про себя. Хорошая шутка. Наверное, жизнь здесь и впрямь очень тяжела, если в сравнении с ней тибетский монастырь может показаться курортом. Гун указал рукой вперед.

— Вот, взгляните.

У обочины стояли два молодых тибетца, лет им можно было дать от шестнадцати до тридцати. Они смотрели на проезжающую колонну. К рукам и коленям каждого были привязаны дощечки, защищавшие кожу, когда они опускались на колени и кланялись на каждом шагу. Так они будут кланяться, объяснял Гун, на всем пути до дворца Потала.

— Понимаете, что я имею в виду? Они невежественны и очень религиозны. Настоящие тибетцы.

Нэнси проводила крестьян взглядом, когда машина проезжала мимо них. Молодые люди смотрели вслед. За их спинами виднелась Ярлунг-Цангпо, «очищающая» — так, по словам Джека, называют реку — а вокруг нее завораживающе красивые горы подпирали вершинами небо.

«Удивительная страна!» — думала Нэнси. Наверное, невозможно приехать сюда и не ощутить в себе серьезных изменений. Неудивительно, что Херцог стал таким странным человеком, сторонящимся проблем западной журналистики. Это другой мир. Она уже чувствовала, как он проникает в ее душу: пронзительная синева неба, прозрачный чистейший воздух, всеобщая религиозность и — близость к природе, жизни и смерти. Этот мир напоминал о важнейших проблемах жизни, а вопросы материального плана делал банальными и незначительными.

Много лет назад Феликс Кениг тоже проделал этот путь. Нэнси попыталась представить, как он воспринял Тибет, но ей это не удалось. Она не могла понять мотивы поведения такого человека: Кениг был личностью более загадочной и темной, чем паломники, только что встреченные на дороге. Как он оправдывал свое сотрудничество с нацистской партией? Может быть, у него не было выбора, а может, он просто не задумывался об этом. Вполне вероятно, что Кениг отказывался считаться с реальностью, а лишь хотел работать и мечтал о путешествии в Тибет. Здесь, на «крыше мира», он, наверное, чувствовал себя оторванным от войны в Европе. Не исключено, что он даже пытался сбежать от происходившего там. Или Нэнси слишком великодушна? Кениг вполне мог быть фанатиком вроде Геббельса или Гиммлера, а его собственная безумная теория происхождения германской расы, привязанная к Гималаям, могла служить для создания нацистской мифологии, призванной оправдать их жестокость. Нэнси запуталась: столько вопросов — и ни одного ответа… Чтобы отвлечься и выбраться из водоворота этих мыслей, она повернулась к Гуну.

— Где вы научились так хорошо говорить по-английски?

Водитель переключил скорость — они преодолевали крутой подъем, — и двигатель натужно взревел. Гуну пришлось кричать, чтобы быть услышанным.

— В Дхарамсале, в Маклеод-Гандж.

— Так вы были в Индии? Зачем же вернулись?

— Очень скучал по семье. К тому же понял, что побег от проблем не всегда помогает их решить.

— Я думала, что такое возвращение невозможно.

— Так и есть. У китайцев паранойя в отношении тех, кто хочет вернуться…

— Как вы вернулись?

— Пешком. Как люди ходят?

— Это опасно?

— В наши дни жить вообще опасно.

Джек услышал их разговор.

— Гун, расскажи ей о своем приключении на пути домой, — предложил он.

Гун рассмеялся.

— Нет!

— А что случилось? — спросила Нэнси, заинтригованная его отказом.

— Да так, ничего…

— Ну пожалуйста, расскажите!

— Если очень хотите, расскажу, только вам это не понравится.

— Очень хочу.

— Ладно. Мой путь лежал через высокие перевалы, и я совсем обессилел: шел уже двадцать один день, цампа кончилась… Знаете, такая ячменная каша? Мы все тут ее едим. Я чувствовал, что вот-вот упаду и не встану. И тут меня арестовали китайские солдаты.

— Ужас. Как же вы уговорили их отпустить вас?

Гун рассмеялся. Его смех показался Нэнси истерическим и озадачил ее.

— Уговаривать не пришлось. Они бросили меня в тюрьму в Дронгпа. Жуткий вонючий каменный мешок.

— Боже мой… Как же вы выбрались?

Джек, прищурившись, криво улыбался и наблюдал за Гуном. Гун скорчил гримасу и продолжил:

— Я был в отчаянии. Ведь я почти дошел и страшно злился на себя. Не знал, что делать. Вышло так, что меня посадили в камеру с другим тибетцем, стариком. Он сказал мне: «Если хочешь выбраться, есть только один способ — достать сигарету и прижечь себе гениталии».